Знаменитая фетровая шляпа Игоря Сикорского вместе с его первым вертолетом хранится в музее Смитсоновского института в Америке в числе самых чтимых экспонатов, а в Киеве в 1989 году на доме, где он родился и вырос, повесили скромную табличку. Американские и европейские исследователи отводят Сикорскому важнейшее место в истории ХХ века, рядом с братьями Райт и Чарльзом Линдбергом; украинские — лениво с ними соглашаются, в том смысле, что думать об американце Сикорском, равно как и о Линдберге, им в принципе недосуг, но чего уж там, пускай, не жалко. В Америке его имя связывают прежде всего с десятками тысяч сохраненных жизней — на море, в горах, на пожарах, во время войн и вооруженных конфликтов; его до сих пор благословляют спасатели и спасенные; а в Украине… хорошо, если в Украине его имя вообще с чем-то связывают. Ведь Киев не только безумно богат гениями, но еще и невероятно расточителен: одним гением больше, одним меньше — город редко претендует даже на память о них.
А ведь именно в Киеве двенадцатилетнему мальчишке, который грезил небом, полетами и взахлеб читал только вышедший роман Жюля Верна "Повелитель туч", приснился необычайный сон — будто бы он идет по роскошно обставленному салону, вытянутому в форме трубы; лампы в низком потолке горят рассеянным голубоватым светом; он выглядывает из окна и далеко внизу видит море, остров в нем и зеленые пальмы над лазурными волнами…
Игорь Иванович Сикорский родился 25 мая 1889 года в доме №15 на Большой Подвальной. Его отец Иван Алексеевич был известным психиатром, мать — врачом-терапевтом; он рос среди музыки, книг и научных исследований. К тому же, Киев в конце ХIХ и начале ХХ века не уступал блестящей Вене: тут тоже кипела и бурлила удивительная жизнь. В Киевском политехническом в эти годы преподавал механику профессор Николай Борисович Делонне — любимый ученик Николая Жуковского. Он же вел кружок воздухоплавания, в который, кроме Сикорского, входили Микулин, князь Юлдашев и сын сахарозаводчика Терещенко (в недалеком будущем — министр первых составов Временного правительства). Приезжал с гастролями авиатор Уточкин в 1910-м, летал на "Фармане" над скаковым полем, где нынче киностудия имени Довженко. Кстати, его отчаянные полеты пленили воображение не только киевлян Микулина и Сикорского. В том же году в Гомеле ему аплодировал Павел Сухой (в будущем — создатель самолетов СУ), в Тбилиси — Петр Нестеров, в Нежине — Сергей Королев. И киевлянин же Константин Паустовский написал по этому поводу рассказ "Браво, Уточкин!". Вся Европа — и Россия вместе с нею — мечтала подняться к облакам; каждый второй был тогда Дедалом, а каждый первый — увы, Икаром: на один час летного времени, как подсчитал позже Игорь Иванович, приходилась одна серьезная катастрофа. А жизнь летчика составляла 28, максимум — 30 часов полета.
Кстати, у нас они — летчики, а в других странах — пилоты. И само слово "летчик" придумал поэт, Велимир Хлебников. Отдельное, особенное то было племя — поэты, смертники и немножко ангелы.
Первые свои геликоптеры Сикорский строил в 1908 году во дворе собственного дома, но еще не существовало двигателя такой мощности, чтобы оторвать их от земли, и несовершенные машины совершали всего несколько робких прыжков. Но это не обескураживало изобретателя: самый практичный из мечтателей, он не отказался от своей невероятной идеи, а только отложил ее на время. Пока же Игорь Иванович создавал самолеты, и настолько преуспел в этом, что заложил основы всей многомоторной авиации. Его "Гранд" демонстрировали Николаю Второму, царь пришел в восторг и подарил Сикорскому золотые часы — одну из немногих вещей, которые тот сумел вывезти с собой из России. По проекту Сикорского построили также "Илью Муромца" — самый удачный русский самолет того времени. На нем он и совершил беспримерный перелет Петербург — Киев — Петербург, преодолев 1900 км. То была бы главная новость 1914 года, но ее перечеркнула Первая мировая.
Сикорский не принял и не понял последовавшую затем революцию, унесшую жизни многих дорогих ему людей. Сам он уехал, а точнее — сбежал из России всего за день до того, как его должны были отдать под трибунал. В 1919 году изобретатель прибыл в Америку почти без денег, но с массой идей и грандиозной мечтой.
Первую мастерскую оборудовали на Лонг-Айленде, в курятнике. Помощники Сикорского рыскали по ближайшим помойкам в поисках материалов для самолета, который собирали под его руководством, и… выращивали кур. В конце недели самую упитанную птицу резали и варили из нее бульон. Но прежде тщательно потрошили и извлекали проглоченные ею винтики и гайки, после чего пускали их в работу. Построенная машина оказалась настолько удачной, что на крохотную компанию обратило внимание руководство "Панамерикан" — и предложило выгодный контракт. Однажды в глухой дворик зашел великий Рахманинов и принес в дар Сикорскому 5000 долларов. А великий Чарльз Линдберг, бывший консультантом "Панамерикан", стал одним из лучших его друзей. Именно он пилотировал первый самолет-амфибию Сикорского. Они летели над Ямайкой, когда Игорь Иванович окинул взглядом роскошный салон, выглянул из окна и увидел далеко внизу море, тот самый остров и знакомые с детства пальмы…
В конце тридцатых Сикорский вновь вернулся к давней мечте. И хотя ученые наперебой доказывали ему, что это невозможно, а один из американских генералов заявил, что "идея вертолета необоснована с точки зрения физики — это все равно, что пытаться поднять себя за шнурки ботинок", упрямый мечтатель в неизменной фетровой шляпе раз за разом садился за штурвал самой норовистой из всех придуманных им машин и пытался ее укротить. Это была смертельно опасная наука, но он безмерно любил ее и верил в будущее своего детища.
Когда вертолет сможет летать быстрее, чем самолет? — Никогда. Когда вертолет сможет летать выше, чем самолет? — Никогда. Но зато он сможет сделать то, что не под силу ни самолету, ни любой другой машине. Игорь Сикорский мечтал создать летательный аппарат, который спасал бы людей там, где прежде их спасти не удавалось. Случай подтвердил его правоту: племянник и по совместительству летчик-испытатель его машин, Джимми Виннер, на только что собранном геликоптере спас двух моряков с тонущей баржи, к которой не могли подобраться с берега.
13 мая 1940 года Игорь Сикорский продемонстрировал журналистам и военным первый геликоптер и получил права на вождение вертолета под №1 из рук Леса Морриса, одного из известнейших летчиков Соединенных Штатов. Год спустя показал, по его выражению, "самое скучное зрелище в истории авиации" — полуторачасовое висение вертолета на высоте нескольких метров. Все газеты пестрили фотографиями небывалой машины и самого Сикорского — разумеется, в фетровой шляпе и строгом пальто.
Во Второй мировой принимали участие уже 400 его вертолетов — летающие госпитали, спасатели, связные. Он гордился ими, как собственными детьми, и с тех пор записывал в специальный журнал все случаи, когда его машины спасали человеческие жизни.
То, что вертолеты "научили" убивать, не давало покоя их создателю. Он отчаянно протестовал, узнав, что в Корее появились первые боевые машины Сикорского. "Я этого не придумывал, меня даже не спросили", — горестно повторял он и показывал детям тот самый журнал. — "Вот, смотрите…"
"Воздастся мне совсем в другом месте", — говорил Сикорский, когда приходило известие об очередной премии или награде. Гораздо большую радость приносили Игорю Ивановичу сообщения о том, что его машины признаны самыми надежными и безопасными — ведь он и задумывал их такими. И потому их особенно любят пилоты: в вертолетах Сикорского может разрушиться и сложиться карточным домиком вся конструкция, но человек останется цел.
"Воздастся мне совсем в другом месте"… Знал ли он заранее, или понял уже потом?
Игорь Иванович умер 26 октября 1972 года, тихо, во сне. День его похорон выдался необычайно теплым и ясным — солнце сверкало, как надраенное, а небо было таким голубым, словно хотело предстать перед ним во всей красе. Над кладбищем должны были пролететь почетным строем вертолеты, и публика ждала их, задрав головы; но незадолго до этого на десятикилометровой высоте совершенно случайно пересеклись пути двух реактивных самолетов…
И в небе застыл огромный серебристо-белый крест.
Виктория Угрюмова
